Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Может быть, Рольфа подослал Гундрид? Фрейя не могла быть причастна к этому мерзкому деянию. Рицпа не допускала мысли о том, что мать Атрета способна на такое. Аномия — возможно, но не Фрейя. Никогда.

Рицпа стала думать о молодой жрице, у которой не было ни малейшего страха ни перед Богом, ни даже перед тем божеством, которому она поклонялась. Рицпа успела рассмотреть, что отражалось в ее глазах. Она чувствовала этот мрак каждый раз, когда Аномия смотрела на нее. За день до гибели Феофила Рицпа узнала о ее истинных чувствах. Аномия была чадом злобы и вражды, которые подогревались ненавистью к Господу.

Рицпа подумала, не передать ли этот нож Атрету. Ей стало не по себе от этой мысли, поскольку она поняла, что стоит ей это сделать, как Рольфу не миновать смерти. А если мать Атрета все же причастна к смерти Феофила? Что тогда?

Рицпа спрятала нож в дупле дерева, растущего у реки.

Феофил дал Атрету поручение. «Паси овец». Но он дал поручение и Рицпе. «Стой твердо», — сказал он ей. Но сможет ли она?

«Стой твердо».

Проходил один день за другим, и слова Феофила все время возвращались к ней, чаще всего в темноте, когда ей становилось особенно невыносимо и хотелось бежать в длинный дом и умолять Атрета впустить ее, хотелось отдать ему нож и не думать о том, что за этим последует.

«Стой твердо».

Знал ли Феофил, что ей предстоит остаться в одиночестве? А если бы и знал, что бы это изменило?

«Стой твердо, сестра моя».

Сколько раз он повторял ей эти слова в течение долгих месяцев пути из Ефеса в Рим, а потом из Рима на север, через Альпы, в германские леса? «Стой твердо, стой твердо».

Каждую ночь Рицпа ложилась на постель Феофила и молилась. Господи, у меня уже нет сил. Каждую ночь я проливаю слезы на этой постели. Я не знаю, куда мне деваться от горя.

Она так отчетливо слышала слова Феофила, что ей казалось, что он здесь, рядом. Закрыв глаза, она предавалась воспоминаниям о нем, и это ее утешало. Она вспоминала, как Феофил сидел перед ней у костра и улыбался ей своей нежной улыбкой.

Разве не был он тверд в своей вере все эти месяцы, живя здесь, в грубенхаузе?

Она вспомнила и другие слова, которые он ей говорил: «Помни о Господе, сестра моя. Иисус избавил нас от власти тьмы и привел в Царство Своего возлюбленного Сына. Облекись во всеоружие Божие. Препояшься истиной. Облекись в броню праведности. Обуй ноги в готовность благовествовать мир. Возьми щит веры, шлем спасения и меч духовный. И молись».

«Ты должна быть делателем Слова, Рицпа. Помни Писание. Пусть Божье Слово войдет в твое сердце и принесет свой плод».

«Будь тверда. Думай о небесном. То сознание, которое думает о плотском, мертво, но то сознание, которое думает о Духе, несет нам жизнь и покой. Храни сердце твое, ибо из него текут потоки живой воды. Следуй Господу. Живи в любви».

И на память ей снова приходили слова Писания.

«Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире».

— Я люблю своего мужа, Господи. Я люблю своего сына.

«Я — Господь Бог ваш, и нет другого».

Божье Слово приходило к ней, подобно раскату грома, за которым следовал спокойный шум, подобный шуму дождя.

«Я всемогущ. Я всемогущ. Я всемогущ».

И Рицпа заплакала, зная, чего Бог хочет от нее.

«О Господи, Ты моя Скала и мой Искупитель. Ты слышишь мои мольбы. Ты слышишь мои молитвы. Ты слышишь мой плач. Помоги мне оставаться верной Тебе. Дай мне силы, Авва, потому что своих сил у меня просто нет. Наполни меня знанием Твоей воли и храни меня на Твоих вечных путях. О Господи, мой Боже, я живу для того, чтобы поклоняться Тебе».

И когда Рицпа открывала Господу свое сердце, Бог вселенной открыл ей Свою любовь и вселил в нее уверенность. Она плакала, и Его Слово утешало ее. Она была слаба, и Он укреплял ее. Слова Писания, одно за другим, приходили к ней, такие живые и жизненные, избавляли ее от страха и одиночества, удаляли от нее сомнения. Дни проходили, темные силы подступали к Рицпе со всех сторон, но она только упорнее обращалась ко Христу, и ее вера становилась сильнее.

«Мы можем радоваться, — говорил Феофил в тяжелые минуты. — Мы можем молиться. Мы можем славить Бога».

И Рицпа почувствовала в себе полную решимость поступать именно так, какие бы козни против нее ни строились.

50

— Прошло уже десять дней, Атрет, — сказала Фрейя и тут же увидела в глазах сына гневный огонек, ясное предостережение о том, что он не хочет говорить о своей жене. Но ей нужно было поговорить с ним о Рицпе. Для женщины, живущей в полном одиночестве в лесу, десять дней — большой срок. И Фрейя знала это. Она видела, как с каждым днем ее сын нервничает все больше и больше. Рицпе нечего было есть, кроме того, что могло расти в саду римлянина, но сколько она на этом протянет? Она осталась там совершенно беззащитной, и Фрейя чувствовала, как ее внутреннее духовное напряжение возросло настолько, что ей даже казалось, что дрожит воздух.

— Ты не можешь оставить ее там одну.

Атрет сидел бледный, его нервы были напряжены до предела. Он продолжал смотреть на огонь, стиснув зубы.

— Ты должен привести ее домой.

— Нет.

— Халеву нужна мать.

— У него есть ты.

— Но ему нужна она. И она нужна тебе.

Выругавшись, Атрет резко встал.

— Замолчи!

Он злился, но Фрейя видела, что он переживает за жену. Он ожидал, что Рицпа не выдержит и сдастся. Вернувшись с кремации, он передал Халева в руки Фрейи и сел перед костром. Когда мать спросила, где Рицпа, он сказал только:

— Она знает, кто это сделал, но не хочет говорить. Пока она не скажет, домой она не вернется. — Он сидел перед костром, а его мать стояла в недоумении. — Она придет, — сказал Атрет, обхватив правую ладонь левой. — Она будет здесь уже завтра утром.

Он ждал ее всю ночь. Когда наступило утро, он продолжал сидеть перед костром, так пристально глядя на пламя, что даже не услышал плача своего голодного сына. Фрейя отнесла Халева Марте, которая продолжала еще кормить Луизу. Ей хватило молока на двоих.

И вот теперь он огляделся.

— Где Халев? — спросил он, снова сверкнув глазами. — Ты отнесла его к Рицпе?

— Я отнесла его к Марте. Его еще не отняли от груди.

— Он уже достаточно вырос.

— Он и без того растерян и напуган.

— Как хочешь, — сказал Атрет, проведя пальцами по волосам. — Делай, что считаешь нужным, только не отдавай его Рицпе. Как бы она ни умоляла, не давай ей даже прикасаться к нему.